Ребенка — в интернат, маму — в колонию?

Мальчик на уроке обиделся, что его не спросили, и расшалился. Елене (имя изменено, живет в Горно-Алтайске) и в страшном сне не могло привидеться то, что произошло 11 ноября прошлого года.
Как обычно, утром она проводила своего сына-второклассника в школу, довела до остановки. Уже в 11 часов позвонила учительница и сообщила, что «ребенок сорвал урок, у него стресс». Елена перезвонила сыну, он рассказал по телефону, что «руку тянул-тянул, а меня не спросили, а потом, когда она меня вызвала, не справился с задачей, и я психанул — когда я руку тянул, меня не спросили, и я не стал отвечать, у меня была истерика».
Не придав большого значения всему этому, Елена сказала сыну идти домой, но после уроков он не появился.
«В половине третьего звоню, спрашиваю где он, он говорит: я в кабинете в школе. А что делаешь? Я играю, рисую, мне сказали рисовать. Потом звоню-звоню, трубку никто не берет. Я уже заволновалась и поехала в школу. Приехала, а там уже опека (представители органов опеки и попечительства) и ПДН в форме полиции (представители подразделения по делам несовершеннолетних при ОВД), директор школы, социальный педагог. Всего пять или шесть человек. Но я еще ни о чем не подозревала… Сразу на входе увидела его около раздевалки и говорю: «Пошли домой». Женщина в куртке ПДН сказала, что нет, он не пойдет домой. Я спросила, что происходит. Люди в форме полиции сказали, что их вызвали из школы, что у ребенка насилие. Мальчик был испуганный и какой-то опухший, видимо, плакал. Я говорю: «Солнышко, подойди ко мне», а он: «Мама, ты виновата». Директор школы мне говорит: «Ваш ребенок нам рассказал, что вы применяете к нему насилие. Вы его истязали и систематически били, он сорвал урок, у него истерика, он сказал что если оценку не получу, мама меня прибьет». Я: «Кто такое сказал?!» «Ваш сын». А он стоит, растерялся. Я ему: «Сыночка, что ты наговорил? Ты сам не понял, что сделал. Пошли домой». Его вывели из школы, я побежала за ним, говорю, дайте мне хоть с ним поговорить. А ПДН-щица мне руки скрутила и на асфальт положила, прямо в грязь. Он потом мне говорил: «Мама, я видел, как она это сделала». Я встала вся в грязи… Поехала домой на такси и стала звонить выяснять, звонила в больницы, чтобы узнать, куда его отвезли. Никуда не поступал. Потом подумала, что в Жукова (школа-интернат имени Жукова), скорее всего».
Далее Елена рассказала, что приехала в интернат, но сына так и не увидела, хотя он находился там. Передала охраннику его вещи — домашнюю одежду, игрушки.
«Первые три дня вообще не подпускали к ребенку, выгоняли из школы-интерната. Потом пускали буквально на две минуты, только обнять, что-то отдать». Потом начался карантин. Во время каникул на все просьбы забрать ребенка тоже ответили отказом, Новый год он встречал не дома.
Меня вызвали в отдел опеки и попечительства и сказали собрать справки. Сообщили, что отдать ребенка мне не могут, что на меня заводят уголовное дело».
Главным доказательством в этом деле будет, видимо, аудиозапись беседы с ребенком после инцидента в школе. Что должен был рассказать мальчик, чтобы его сразу отобрали у мамы и отправили в интернат?! Я послушала эту аудиозапись и осталась в недоумении.
Восьмилетний ребенок, польщенный вниманием взрослых, рассказывает все подряд: про брата, про новую тумбочку, которую недавно купили, как брат чуть не сломал телевизор, что мама «психованная», когда приходят с работы.
«- А откуда у тебя синячки?

• Вот эта царапинка? Качался на качели и ударился. Чуть не умер (смеется).
• Мама тебя ругает?
• Конечно, ругает, только уже жестче, чем в детстве.
• Она помогает тебе уроки делать?
• Она не может мне помогать уроки делать, она психовать только может. Мы «домашку» делали она рассердилась, толкнула меня, и я упал. Да там кресло рядом, я на кресло упал».
  Рассказывает, что был где-то в гостях и ударился. «Из-за обычного пустяка мама приехала! Мне не было даже больно!»
  Параллельно психолог просила его что-нибудь рисовать, и эти рисунки тоже приобщили к делу. Видно, что мальчик говорит все подряд, ясно, что ребенок может и приврать, и нафантазировать, особенно если определенным образом направлять вопросы. Ничего такого, чем можно было бы объяснить столь крутые меры, в аудиозаписи разговора с ребенком, как мне кажется, нет. А ведь маме сказали, что его сразу отправили в интернат потому, что испугались за его жизнь.
  Из записи понятно, что мальчик бойкий, неглупый, хорошо развитый, с хорошим воображением, с хорошей речью.
• Он, видимо, и не понял, что рассказал, они так играючи его расспросили, а увидев меня испугался того, что наговорил, — считает Елена. — Потому и шарахнулся от меня, а они: «Он вас боится!».
• Вы его бьете дома? — спросила я.
• Нет, что вы, иногда ругаю, могу шлепнуть, потрясти, особенно когда уроки делаем.
  Елена работает в Доме престарелых («кормлю беспомощных людей, памперсы меняю») санитаркой, подрабатывает в кафе. Старший сын учится в Политехническом колледже на платном отделении. «45 тысяч в год это стоит», — говорит она. Все характеристики с работы отличные, не пьет, судимостей нет, на учете нигде не состоит.
  16 ноября у нее в квартире прошел обыск, изъяли ремень — вытащили из джинсов старшего сына. В обвинительном заключении (дело уже передано в суд) имеется протокол осмотра предметов: мужской ремень из кожаного материала с металлической пряжкой. «Ремень бывший в использовании, следов вещества бурого цвета не обнаружено». Там также отмечено, что Елена отрицает факты насилия: «Она никогда не применяла физическую силу к ребенку, не била его, а только могла отругать за какие-то оплошности, например, при выполнении домашнего задания». К обвинительному заключению мы еще вернемся — это просто шедевр!

Тетя мальчика из Онгудая, которая хотела бы забрать ребенка под опеку, получила отказ. Вот что она рассказала нам 20 февраля: «Сегодня я снова ходила в отдел опеки и просила отдать ребенка. Мне сказали, что ее посадят на три года, или условно дадут. Там уже все решили. «Она сама детдомовская, мать ее прав лишили, сейчас ее прав лишим». Наоборот, они должны помогать таким людям! Она старшего вырастила, образование ему дает. Пашет на двух работах. Она хорошая мама. Он там заболеет, он плачет…. Я готова забрать его под опеку, ходила в онгудайскую опеку, я тетя ребенка. Сказали, что до суда не отдадут, хотя по закону это можно».
«Таких мамочек еще поискать! — считает подруга Елены. — Обычная семья, нормальная жизнь, и этот маленький мирок хотят разрушить. Ее заставляли признать вину по ст. 117 (истязание ребенка), но она не признавала, и тогда ей в январе добавили еще одну статью, 156 (ненадлежащее исполнение обязанностей по воспитанию, соединенное с жестоким обращением), это довесок, чтоб вообще не отвертелась».
Елена с подругой обратились к Уполномоченному по правам ребенка в Республике Алтай Манзыровой. Разговаривали с помощницей. Заявление приняли.
«Я ходила везде, просила много раз, чтобы мне вернули ребенка, — говорит мама мальчика. — Отказались отдать даже на каникулы, Новый год не дали встретить вместе! Я спрашиваю: почему нельзя? «Следствие идет. Ребенок с вами увидится и может поменять показания».
Мальчик находится в интернате уже три месяца. Только недавно, 19 февраля, Елене удалось с ним немного поговорить

• А в каких условиях он живет в интернате?
• В плохих. Сказал мне: «Мама, что ты приносишь, все отбирают. Тут плохо к нам относятся». Воспитателям ничего не надо. Они никто не идут на контакт. Я звоню, они не берут телефон. Говорил, что его бьют. Только сейчас синяки никто не считает.
• Как он выглядит?
• Исхудал, синячки. Он уже не тот жизнерадостный мальчик, что был раньше.

Все формальности провели быстро: Отдел по делам несовершеннолетних провел доследственную проверку, обыск, в ходе которого изъяли ремень. Передали дело в Следственный комитет, тот, в свою очередь — в прокуратуру, прокуратура передает в суд.
В обвинительном заключении, подписанном 10 февраля прокурором города Латышковым, Елена обвиняется в совершении преступлений, предусмотренных статьями 117 и 156 УК РФ.
«На почве личных неприязненных отношений к малолетнему Д., с целью причинения ему физических и психических страданий, взяв в руку кожаный ремень и сложив его вдвое, умышленно и со значительной силой нанесла данным ремнем 1 удар в область правой руки Д., причинив ему психическую боль, психические и физические страдания».
И все в таком духе. Если верить заключению, Елена избивала ребенка, «используя малозначительные поводы», практически каждый день. Хотя никаких свидетелей этому нет, ни прямых, ни косвенных.
При этом, согласно показаниям учителя младших классов, «здоровье мальчика соответствует возрасту и норме, ребенок смышленый, любознательный, начитанный, имеет богатый словарный запас, который превышает словарный запас детей этого возраста, много, бегло и осознанно читает, развит математический ум, развит не по годам, отличается очень высокой двигательной активностью, неусидчивостью, часто нарушает дисциплину».
Как-то все это не вяжется с обликом запуганного, подвергаемого постоянному насилию ребенка.
В обвинительном заключении справедливости ради отмечено, что «ранее он никогда не говорил о фактах насилия со стороны матери и никаких телесных повреждений не было».
Почему-то думается, что произойди подобное в школе с ребенком из семьи чиновника или небедного предпринимателя, ничего такого бы не было: ну, вызвали бы родителей, пожурили немного. А здесь семья неполная, Елена воспитывалась в детдоме, можно «оторваться». Она выросла без родителей, а теперь «с особой жестокостью» хотят оставить без мамы ее сына?

Все данные людей, упомянутых в публикации, имеются в редакции и пока скрыты в интересах действующих лиц данной истории. В следующих публикациях они, возможно, будут обнародованы. Мы планируем получить комментарий сотрудников органов опеки и попечительства и школы, где учится мальчик.
Александра Строгонова